1559
21
Таллин — как старый и давно изученный вдоль и поперек знакомый.
Кажется, знаешь его уже сто лет, бредешь себе, бредешь по давно знакомой улочке, вглядываешься во много раз виданные окна и стены, даже через кеды чувствуешь ступнями неизменные булыжники брусчатки и вдруг — раз! — и сворачиваешь на неожиданную, совсем незнакомую улочку с совсем другими домиками, стенами и ставенками на окнах. И вдруг узнаешь старого знакомого с абсолютно другой стороны. И все равно понимаешь, что это лишь новая грань чего-то знакомого и родного, лишь новый уголок любимого Старого Таллина.
×
На этот раз мы прибыли в городок по морю. До парома была бессонная ночь в автобусе до Хельсинки и пара-тройка часов в финской столице, которые запомнились лишь парящими на ветру пакетами и газетами, пьяно-сонными финнами у входа в Макдональдс и дымно-капельным фонтанчиком на старинном железнодорожном вокзале.
А потом были три часа воды, соленого ветра и многоэтажных палуб парома Хельсинки-Таллин. И толпы откормленных чаек, которые временами подпускали совсем близко к себе и даже позволяли втянуть себя в короткий, ни к чему не обязывающий разговор.
Знакомые очертания домов, шпилей и крепостных стен показались издалека и приближались очень медленно, будто опасаясь быстрого сближения и предпочитая для начала покрасоваться и позволить оценить себя с почтительного расстояния.
Но в конце концов паром причалил в порту, от которого рукой подать до сердца эстонской столицы — старого города — и Таллин наконец перестал скрываться за водными гладями и неприступными стенами и пустил нас в свои недра через самый что ни на есть парадный вход.
Жизнь в старом городе течет медленно и размеренно. В положенное время звонят колокола в многочисленных старинных храмах, в отведенный час открываются всевозможнейшие ремесленные мастерские, галереи и сувенирные магазинчики, как по часам туристы спешат занять свои коронные места на террасах уличных кафешек.
И у местных жителей есть свой, четко организованный распорядок, да это и понятно — ведь попробуй проворонь время прогулки со своими тремя доберманами! 😉
Жизнь начинает кипеть с самого утра, буквально с первыми лучами солнца. Художник развешивает на старых крепостных стенах свои незамысловатые работы…
… отважная лучница спешит поделиться своим мастерством с отважным героем в залихватской шляпе с волнистыми полями.
А после полудня на город наваливается необоримая расслабленность и лень, как будто Таллин грустит по неположенной ему по географии южной сиесте. Погружаются в дремоту узенькие улочки…
… мается на солнцепеке изъеденный старостью и ржавчиной фонарь, вспоминая одному ему ведомые времена и события…
Но ближе к вечеру жара спадает и город просыпается, стряхивает с себя дремоту как не к месту наросшую паутину и начинает жить — быстро и ярко — как будто стараясь отыграться за упущенные дневные часы. Не замолкая надрываются вывески, зазывая к себе бесцельно шатающуюся по улочкам публику! Не изволите ли отужинать?
Или хотя бы банальных сувениров, чтобы город навсегда остался пылиться фигуркой на полке или магнитиком на холодильнике?..
Но мы совсем забродились — заужинались, залюбовались искусством и загляделись на сувениры — а ведь уже смеркается… И в глаза бросаются какие-то совсем уж непонятные вывески…
А сам Таллин одевается в строгие цвета фонарей и непокорно вырисовывает очертания своих шпилей на фоне стремительно темнеющего неба.
Но не стоит поддаваться обману и слепо верить в его холодность и строгость. Достаточно лишь приглядеться, просто заглянуть в светящиеся глаза его окон — и тут же почувствуешь тепло и свет, притаившиеся где-то внутри, за стенами из старого камня и балками из потрепанного временем бруса… Это светящееся сердце Таллина, хранящееся под надежным покровом — его самая неприступная тайна, которую так легко разгадать.
Источник:
Новости партнёров
реклама
То, что мы, в Таллине, пишем Таллинн, никому не нужно насаждать и пытаться доказать эту чушь окружающему миру.
Ты ещё латышам предъяви, почему они пишут Tallina.